Киномания - Страница 226

226

Он кивнул.

— Француженка. Моя первая напарница. Ее прислали вскоре после войны. Но она была очень больна. Долго не протянула. Бедняжка.

— Сироты дали ей умереть?

— Я думаю, сторожа были виноваты. Не послали вовремя за доктором. Может, думали, что притворяется.

Я дождался, когда его глаза вновь обратятся на меня, чтобы прочнее завладеть его вниманием, и отчеканил вопрос:

— Почему вас держат в плену?

— По той же причине, что и вас, — спокойно ответил он.

Я сверлил взглядом его старое, невыразительное лицо.

Чуть ли не боясь спросить, я все же спросил:

— А что вы знаете обо мне?

Он поднялся на старческие ноги и засеменил в бунгало, приглашая меня за собой. Я пошел за ним. Домик внутри оказался меньше, чем мне представлялось, но в нем стояла необычная прохлада. У бунгало были толстые стены, облицованные плотным белым гипсом, который не пропускал тепло. Как я уже видел снаружи, обстановки было всего ничего — легкий стул, обеденный и письменный столы, кровать. Но мое внимание привлекло то, чего я не заметил из окна: набитый книгами шкаф у одной из стен. Я обвел их взглядом. Книги. Десятки книг. Новых совсем немного. Многие тома в старинных переплетах и не похожи на английские издания. И тем не менее я молча произнес благодарственную молитву. Теперь у меня будет что читать.

Старик устало уселся за свой письменный стол и подтолкнул ко мне беспорядочную кипу бумаг. Несколько листов слетели на пол, присоединившись к другим, уже лежавшим там. Текст был печатный, хотя машинки в комнате я не видел. На верхних страницах я увидел карандашные пометки на полях и между строк — неразборчивые записи, сделанные к тому же слишком мелким почерком, но я все же понял: язык — не английский. Они привлекли мое внимание раньше текста. А потом, перебрав листы, я понял. Это была моя работа, копия моей рукописи. А вот и титульная страница: «Голливудские годы». Моя книга. Здесь. На столе этого старого чудака. Обведенные кружком абзацы, вычеркнутые строки, подчеркнутые слова. Повсюду его комментарии. По-немецки — теперь я догадался.

Я поднял глаза. Он смотрел на меня:

— Auch ich wusste zu viel

И тут истина обрушилась на меня — просто погребла под собой. Ничто не могло быть очевиднее. Но я и представить себе такого не мог. Очевидное — невероятное.

Когда в голове у меня прояснилось, я обнаружил, что лежу грудью на столе, пытаясь подняться на ноги. Обморок продолжался всего несколько мгновений, но старик за это время успел подойти и взять меня за плечи, хотя сил удержать меня у него не было. Он довел меня до своей кровати и усадил на нее.

— Я приготовлю вам чаю, — мягко сказал он и вышел в маленькую соседнюю комнату.

Мысли мои лихорадочно плясали, в голове царила полная сумятица. Сотни вопросов просились на язык, но я подавлял их в себе. Я только испытывал отчаянную тоску. Сочувствие к нему. К себе. Больше всего мне хотелось выть в бессильной ярости, как дикий зверь, без всякой пользы беснующийся в клетке. Он провел здесь тридцать пять лет. Неужели то же самое они заготовили и для меня? Они. Лишь с несколькими из них я встречался лицом к лицу, а остальные — безликая масса, которую я никогда не узнаю. Какое право имеют они так поступать со мной?

Когда он вернулся, я спросил:

— С сорок первого? И вы все это время здесь? — Он кивнул, протягивая мне теплый чай все в той же оловянной кружке. — Но как вы… это выносите? — Задав этот вопрос, я почувствовал, как слезы подступили к моим глазам. Слезы жалости к самому себе.

Он погладил мое плечо — жест искреннего сочувствия.

— Худшее — это первые пять лет. А потом… все становится нереальным. Конечно же, для меня все было кончено. Куда ни обратись — всюду отказ, так почему же не приткнуться сюда. Я начал думать об этом как… об уходе на покой. Приличные условия. Есть чем себя занять. Сад. Он уже был посажен, но нуждался в уходе. И дом — когда я здесь появился, он был настоящей развалиной. Альбрехт помогал мне с ремонтом. Я нашел и другие занятия, чтобы убить время.

В его усталом, старом голосе слышалась хрипотца — следствие угрюмой покорности, которая вызывала у меня отвращение. Может, он и был готов смириться со своим пожизненным заточением, а я — нет.

— Они не осмелятся продержать меня здесь столько! — выпалил я, — Не всю же мою оставшуюся… — И тут, поперхнувшись этими словами, я замолчал. Мысли сразу же начали метаться в поисках выхода. Не сегодня, но когда-нибудь. Появятся новые шансы, и у меня возникнет план. Пакетбот. Я найду способ добраться до него вплавь, уцеплюсь за якорную цепь. Ведь так поступали герои книг, которые я читал, фильмов, которые я видел. Уцеплюсь за… Да, но как быть с акулами? Нет. С боем прорвусь на борт. Угоню корабль. Убегу на полной скорости. В какую сторону? Боже мой, я понятия не имел, в какую сторону нужно плыть. И вообще, я понятия не имел, как управлять судном. Безнадежно.

Он смотрел на меня, видимо читая мои мысли. Снова потрепал меня по плечу.

— Может быть, в один прекрасный день вы найдете способ бежать отсюда — Его слова прозвучали не очень уверенно. — У вас для этого больше оснований, чем у меня.

Затем воцарилась тишина — молчание пленников, которое может продолжаться вечно. Наконец, не придумав ничего лучшего, я спросил:

— Как к вам попала моя рукопись?

— Ее прислали. Вскоре после вашего прибытия. Следующим рейсом. Я думаю, ее прислали для вас. Но сторожа передали мне. Я позволил себе… Простите. Она мне показалось забавной. Первое чтение за много лет. Вы обратили внимание — я внес кой-какую правку. То, о чем вы не могли знать. Вероятно, вам будет интересно.

226