Киномания - Страница 224

224

Сон у меня сразу как рукой сняло, и я на всех парах припустил за женщиной, которая уже была в нескольких ярдах внизу по тропинке. На бегу я не мог не думать, каким полнейшим дикарем стал профессор от кино всего за пять месяцев. Волосы у меня превратились в нечесаные патлы, на лице — клочья бороды, которая с трудом поддавалась стрижке ножницами (моя электробритва оказалась несовместимой с единственной розеткой в домике), кожа частично покрылась загаром, а частично шелушилась от ожога, неприкрытый член, словно живая сосиска, болтался между ног. Ибо я был абсолютно гол. Я спал голым и проводил, одинокий, большую часть знойных дней, не заботясь о том, чтобы прикрыть наготу. Все, что я надевал, через четверть часа пропитывалось потом. Так какой смысл? Женщинам-прислужницам этот вид был вполне привычен и оставлял их совершенно равнодушными. Они нередко сами приходили ко мне совершенно нагими. О да, здесь был настоящий маленький тропический рай.

Догнав женщину, я принялся размахивать перед ее лицом запиской и, тяжело дыша, требовать, чтобы она подтвердила то, во что я уверовал. «Что? Кто? Где?» Наконец она, поняв, указала на дальний конец острова. Это было приглашение от тамошнего старика. От кого же еще? Ближе к делу — я жестами изобразил проблему пересечения песчаной полосы. Есть ли другой способ добраться до него? Это она никак не могла — или делала вид, что не могла, — понять. Наконец она показала на одну сторону острова и так же жестами показала, что нужно перепрыгивать с камня на камень. Но когда я намекнул на возможность использовать их лодчонку, чтобы добраться до мыска по воде, она нахмурилась и выразительно тряхнула головой — нет, нельзя! Я так и предполагал. На лодке можно было вообще удрать с острова.

В записке было сказано «как можно скорее, в любой удобный для вас вечер». Так почему бы не в этот самый день?

Я отправился в гости задолго до обеденного часа. К этому времени я успел проложить относительно легкий путь через овраги и хорошо пометил его. Что же до песчаной перемычки, то она уже на полфута была под прибывающей водой. Следуя инструкциям женщины, я направился к указанной ею оконечности острова и обнаружил, что после одного — шириной в несколько шагов — участка, где вода доходила мне до пояса, цепочкой шли валуны или гроздья кораллов, едва покрытые водой. Вряд ли они были надежной опорой для ног — перепрыгивая с одного на другой, я пару разу сорвался в воду, — но все же этот путь оказался короче других. Ярдах в сорока начиналась подводная отмель — покрытый тиной песчаник, где вода доходила всего до колен. Скоро я оказался на территории старика.

Я нашел его за работой, но на этот раз он облачился в штаны — драные рабочие брюки. Увидев меня, он улыбнулся своей странноватой, почти беззубой улыбкой и снял соломенную шляпу, обнажив абсолютно лысую голову. Прежде чем я успел подойти и подать ему руку, он повернулся и засеменил в дом. Он что — давал понять, что я нежелательный гость? Нет, через минуту он появился, пыхтя от напряжения. Теперь на нем был еще один предмет туалета — ожерелье с черной коробочкой слухового аппарата в центре; проводки из нее уходили вдоль шеи к затылку.

— Как видите, — сказал он сухим, сипловатым голосом, — теперь мои уши работают. Наши друзья были так любезны — прислали мне батарейки из цивилизованного мира. Я заказал их после вашего появления. Они прибыли пару дней назад. Обычно в них нет необходимости.

Говорил он на британском английском — не на американском. И слишком уж совершенном. На таком английском говорят иностранцы, хотя я не слышал и следа акцента.

Я чересчур нетерпеливо ринулся ему навстречу для рукопожатия.

— Меня зовут Джонатан Гейтс…

— Да, — ответил он так, словно ему это было известно. Он слабо пожал мою руку немощными пальцами. И хотя мои глаза спрашивали: «А вас?..» — ответа он не дал. Мне хотелось узнать его имя.

— А вы?.. — спросил я.

— …сад… — пробормотал он. Что-то вроде этого.

— Садовник? — спросил я. Мистер Садовник?

— …садовник. — Он повел рукой в сторону деревьев и кустов.

— Вы — садовник?

— Да, садовник, — ответил он. И больше ничего.

Слабая, неопределенная улыбка на его лице стала приобретать слегка идиотские очертания. Может, передо мной был слабоумный псих? Он повернулся, приглашая меня следовать за ним под навес крылечка.

— Вы тоже пленник? — поспешил спросить я.

Он прищурился, глядя прямо перед собой, словно ответ мог быть написан на стене его бунгало.

— Пленник? — Он отрицательно покачал головой, — После стольких лет…

— Вы здесь по собственной воле?

Он сделал жест плечами — почему бы и нет?

— Здесь довольно мило, если привыкнешь к жаре. А жара для моих старых костей — то, что надо. — Он шел рядом со мной шаркающей хромающей походкой, все еще размышляя над моим вопросом. — Нет, я не пленник, не могу так сказать, — Он говорил с рассеянным видом, медленно, словно обращаясь неизвестно к кому. Когда мы добрались до его террасы, он тяжело дышал — ему пора было отдохнуть, но он предложил мне свой единственный, грубо сработанный тростниковый стул. На столе стояла миска с фруктами, рядом с ней — глиняная кружка. Трясущейся рукой налил он из кружки розоватый сок в маленькую оловянную чашку и пододвинул ее мне, — Один стул, одна чашка. Всего по одному. Одинокая жизнь. — Он опустился на дощатый пол, сел, сгорбившись, прислонившись к перильцам, потом снял шляпу; на его лбу блестели капельки пота. — Мои дети… Я больше не могу о них заботиться. Бедняги.

224