Я стоял перед ней беспомощный, потрясенный и отчаявшийся. Смилостивившись, она подошла и подарила мне такой горячий поцелуй, какого я от нее еще не получал.
— Для меня это — все, — сказала она.
Бог ты мой, просто Лорен Бэколл, посылающая Боги на опасное ночное задание. Береги себя, дорогой. Ты — все, что у меня есть. Неужели я мог отказаться?
Я отправился на поиски Шарки, пытаясь найти оправдание просьбе Клер. Нужно было встать на ее точку зрения. Для нее «Les Enfants du Paradis» были не просто фильмом. Это было прекрасное произведение искусства, созданное в знак неповиновения агрессору-варвару и принадлежащее к особой категории. Разве может она позволить, чтобы хоть одна копия фильма попала в руки захватчика? Я знал, чего она боится. Папочка Юргена фон Шахтера не уничтожит ленту — он сделает с ней кое-что похуже. Он будет с удовольствием смотреть ее, словно у него есть на это право. Конечно же, это не должно случиться!
Я нашел Шарки у бассейна — мертвецки пьяного и все еще голого в компании пяти-шести таких же голых людей. К моему удивлению, он живо откликнулся на мое предложение — «реквизиция», вот здорово, именно так он это себе и представлял. «Класс!» — заорал он. Не вполне отдавая себе отчет в том, насколько важно соблюдать конфиденциальность, он громко пригласил своих собассейников присоединиться к нам. Когда мы пустились через лужайку, некоторые из них — хотя и не все — взяли на себя труд надеть халаты или обвязаться полотенцами. Они, в свою очередь, по пути приглашали других. К тому времени, когда наконец добрались до машины, мы представляли собой сборище налетчиков-любителей, производившее столько шума, что можно было услышать в самом дальнем конце владения. К счастью, шум производили не только мы. Джазовый оркестрик, расположившийся на крыше виллы, наполнял ночной воздух резкими звуками.
Если бы кто-нибудь заснял события следующего часа, то Шарки, Гейтс и компания вполне могли бы соперничать с кистоунскими копами. Шарки заверил меня, что вскроет машину ровно за тридцать секунд — это не проблема. «Только багажник», — сказал я ему, зажигая спичку за спичкой, чтобы осветить замок. Он без толку провозился несколько минут, после чего одна из подвыпивших девиц решила ускорить процесс и, выковыряв здоровенный камень, швырнула его в заднее стекло. Ее друзья, желавшие тоже принять участие в веселье, принялись колотить другие окна.
— Ну просто класс! — вопил Шарки, пробираясь в машину через заднее окно, — Я заведу эту телегу за тридцать секунд ровно.
— Нет-нет, — сказал я, — Мы не собираемся угонять машину. Машина нам не нужна.
— Мы не угоняем машину? А что мы тут тогда делаем, амиго? — спросил он.
— Мы воруем фильм.
— Какой фильм?
— В машине лежит фильм. В багажнике.
— Нет, не в багажнике, — сказал Шарки, — Вот она — на заднем сиденье.
Я заглянул в темный салон машины. И верно — Шарки развалился на картонках с пленкой.
— А я думал — в багажнике, — сказал я.
— Так это фильм или это не фильм? — спросил Шарки и начал перекидывать мне через окно коробки. Только уложив коробки пирамидой, я понял, что моя машина отсюда далековато.
— Шарки, — сказал я, разглядывая тяжелые коробки, — а ведь нам еще нужно отнести все это на другую сторону дома.
— Нет проблем, — успокоил меня Шарки, — Все, слушай меня. Нужна помощь, — закричал он.
Тем временем несколько человек вовсю трудились над «мерседесом» Юргена — разбивали фары, отрывали дворники, прокалывали покрышки. Другие, зачарованные этим зрелищем, стояли и глазели на происходящее. По призыву Шарки они похватали картонки с пленкой.
— Веди нас, бвана! — пропел Шарки, поставив картонку с пленкой себе на голову. — В буш. Трам-та-ра-рам.
Догадавшись, что бваной называют меня, я направил стопы в темноту, не очень четко представляя себе, куда идти. Поиски моей машины в безлунной ночи стали настоящим кошмаром, но волновало это, похоже, меня одного. За мной следовала разношерстная охотничья экспедиция пританцовывающих и поющих пьянчуг, они несли на голове коробки с пленками и веселились на славу. Шарки подгонял нашу странноватую группку диким гиканьем и барабанной дробью, которую выбивал из коробки на своей голове. Бог знает, сколько времени мы бродили вокруг виллы — мне казалось, что несколько часов, но наконец я увидел свою машину.
Когда коробки были погружены на заднее сиденье, я послал Шарки сообщить об этом Клер, но уверенности, что он ее найдет, у меня не было. Я вел машину, испытывая чувство вины и страх, что буду пойман. Но бояться было нечего. Вряд ли кто-либо из участников налета наутро смог бы вспомнить события прошедшей ночи. Вполне вероятно, что и я сам к утру все забуду. Я последовал совету Клер и, прежде чем отправиться на поиски Шарки, опрокинул еще пару стаканчиков. И тем не менее на пути домой мне не давала покоя одна мысль. Я не сомневался, что мои забулдыжные носильщики потеряли две-три коробки. Может быть, кто-то из них все еще бродит по владению Голдштейна с потерянными катушками на голове. На заднем сиденье лежало не больше пяти коробок, а должно было быть раза в два больше.
Я спас только половину детей райка. Как это объяснить Клер?
— Ты потерял не две-три коробки, ты все потерял к чертям собачьим.
— Как это?
— Весь фильм. Ты его потерял.
— Но он в машине. На заднем сиденье.
— Да, в машине есть фильм. Но это не «Les Enfants du Paradis».
— He «Les Enfants du Paradis»?
— Нет.
— А где же «Les Enfants du Paradis»?
— Тебе лучше знать.