Он продолжал свой рассказ о странной, запутанной истории Oculus Dei. Мне такие подробности были ни к чему, но он рассказывал со вкусом, словно давно искал заинтересованную аудиторию. Эта организация, как мне стало известно, была рождена в стенах Ватикана во время Наполеоновских войн. Настоящее разведывательное подразделение, в задачу которого входила слежка за сиротами. Казалось, Анджелотти знал поименно всех членов Oculus Dei за последнее столетие. В определенный момент небольшой кружок наблюдающих за сиротами встревожился из-за происходящих событий. Это случилось в то время, когда на сцене появился первый зоетроп — инструмент для показа живых картинок. Oculus Dei поняли, что это не просто игрушка. То было изобретение сирот, предназначенное для внедрения в массы Великой ереси. Анджелотти был убежден: в Oculus Dei уже тогда прекрасно понимали, что последует за этими первыми кинематографическими экспериментами. Они потребовали, чтобы святой престол предпринял активные действия. Но Рим отказался. Вместо этого он запретил деятельность Oculus Dei, по крайней мере как официального учреждения церкви. Но некоторые члены разведгруппы не пожелали молчать. Они отошли от церкви и стали независимой, несанкционированной церковью организацией, ведущей крестовый поход против сирот.
— Можете себе представить, — продолжал Анджелотти, — насколько успешными были их попытки убедить людей в том, что игрушки вроде зоетропа и эдисоновского кинетоскопа грозят человечеству страшными бедствиями. «Колесо дьявола» — так Oculus Dei назвали изобретение Хорнера — первую механическую анимацию. Но кто их слушал? Какой вред может быть от таких развлечений. И потом во многих частях столь просвещенного западного мира мои предшественники сталкивались с антиклерикальными предрассудками, в особенности если речь шла о католиках или, хуже всего, об иезуитах. Это был великий век науки и разума. А тут эти священники-вероотступники болтают что-то о какой-то древней ереси. Даже их собственная невежественная церковь отвергла их. Теперь вы понимаете, почему в определенный момент у членов Oculus Dei стало возникать искушение прибегнуть к другим методам.
— Например, похищение… убийство?
— Убийство — никогда, — поспешил заверить меня Анджелотти, — Насколько это известно мне.
— Но они похитили Лепренса, разве нет?
Он кивнул.
— Боюсь, что так. Бесполезный поступок. Лепренс был самым ярым апологетом кино своего времени, но его похищение ничего не дало. Слишком большое число изобретателей, антрепренеров и создателей фильмов уже работали вовсю. А публика была очарована новинкой и не желала от нее отказываться. До рождения кино оставалось всего ничего.
— А верно, что все самые важные изобретения были сделаны с подачи сирот, которые подкармливали идеями Эдисона, Диксона, Люмьера и всех других?
Он снова кивнул:
— Если и не все, то в достаточном числе, чтобы вдохновить остальных.
Время приближалось к трем ночи, когда мы наконец добрались до Саймона Данкла. Я пояснил, что, по моему соглашению с братом Юстином, я должен до публикации представить статью на одобрение ему и его начальству.
— Меня бы удивило, — возразил Анджелотти, — если бы они и вправду хотели от вас публикации.
— Возможно, что и так, — согласился я, — Уж поверьте, голову они мне морочили немало. Но мне думается, они хотят немного повысить репутацию Саймона. Как бы там ни было, но я не собираюсь придерживаться этого соглашения, — Я взял свой портфель, вытащил мою статью о Саймоне — рукопись на семидесяти с чем-то страницах — и положил ее на кофейный столик, — Я завершил эту работу. На прошлой неделе. Когда Клер попросила меня приехать, я решил все закончить, чтобы она могла прочесть. Работал по двадцать четыре часа в сутки. Это пока черновик, но главное в нем сказано. В примечаниях вы несколько раз встретите и свое имя. Послушаю, что скажет Клер, доведу до ума и опубликую, как только представится возможность.
Анджелотти перелистал рукопись.
— Я, конечно же, понимаю, что вы хотите увидеть свой труд в печати. Но мне в вашем голосе слышится тревожная нотка. Откуда она?
— Объяснение — здесь, в статье. Они сейчас ведут кое-какие работы, а потому, мне кажется, что нужно спешить.
— И что же это за работы?..
— Саймон собирается проникнуть на телевидение.
Впервые в этот вечер в глазах Анджелотти загорелось удивление. Мне не нужно было говорить ему о важности этого сообщения.
— И когда?
— Через некоторое время. Может быть, через несколько лет. Есть кое-какие технические проблемы. Видимо, сироты-изобретатели сейчас вовсю работают над ними.
Анджелотти издал тяжелый вздох.
— Фликер на телевидении. Ну и ну…
— Вы согласны, что я должен как можно скорее предупредить об этом общественность?
Он, прежде чем ответить, подумал некоторое время.
— Да. И тем не менее я бы сначала хотел прочесть вашу статью. Надеюсь, вы понимаете, что тут важно не ошибиться. Вспомните, как пытался достучаться до общественности бедный Розенцвейг. И что из этого вышло?
Это сравнение ошеломило меня.
— Но Розенцвейг был сумасшедшим.
Анджелотти снисходительно улыбнулся.
— В конце жизни — да. Но не всегда же. Он сошел с ума. А почему? Его свели с ума высокомерие, насмешки, презрение. Поверьте мне, когда-то он был таким же здравомыслящим, разумным и озабоченным, как мы с вами. Но когда он попытался донести свою озабоченность до мира…
— Я надеюсь, что вы согласитесь — мой стиль, мой подход, моя репутация делают меня чуть более заслуживающим доверия, чем Розенцвейг.