Киномания - Страница 175

175

— Она призывает истинного Бога, — сообщил мне преподобный таким тоном, словно комментировал какое-то зрелище, — Скоро Он возьмет ее смятенный дух под Свою милостивую защиту, а растленную плоть оставит погибать.

Хотя страдания миссис Физер становились все картиннее, мое внимание приковала противоположная моей сторона круга. Одна из женщин — миниатюрная Алтея, та, которая подавала чай, — развалилась на стуле, ее глаза закатились, рот раскрылся. У нее тоже установился контакт, и она заговорила голосом, непохожим на ее собственный. Разобрать, что она говорит, я не мог (а миссис Физер теперь только вскрикивала), но не сомневался: это был не английский. Несколько минут спустя еще один прихожанин вошел в транс — на этот раз мужчина. Говорил он достаточно громко, и я его хорошо слышал. Слова явно не были английскими, а представляли собой какой-то лингвистический винегрет.

Страсти миссис Физер нарастали, казалось, она была готова вот-вот взорваться. В этот момент ее вой приобрел какое-то новое качество. Она пела! Голос ее стал сильным и энергичным. Хотя слова были неразборчивы, я догадался, что это латынь. Но с еще большей уверенностью я мог назвать песню. Это был заунывный, гнусавый вариант мелодии, которую она наигрывала на органе — «Прощай, дрозд» — в минорном ключе. Пение все усиливалось, а потом резко оборвалось жутким рвотным кашлем. Глаза миссис Физер открылись, ее язык высунулся. Смотреть на это я больше не мог.

— Теперь они душат ее, — Преподобный наклонился, чтобы тихим голосом сообщить мне об этом. Он похлопал меня по руке и утешительно, словно я страдал больше, чем его жена, сказал: — Скоро это закончится.

Он оказался прав. На несколько секунд в саду воцарилось молчание. Никогда с большей радостью не слышал я шума лос-анджелесского шоссе. Когда я повернулся назад, миссис Физер уже сидела. Вид у нее был такой, словно она всего лишь чихнула; она поднялась с земли, потерла все еще горящие щеки, улыбнулась и направилась на свое место дожидаться, когда остальные тоже закончат контакты — не столь интенсивные. Последовала короткая безмолвная молитва; пять минут спустя прихожане, извинившись, удалились. Я хотел было сделать то же самое, но Физеры умоляли меня остаться и поговорить, может быть, даже пообедать. Как это ни странно, но я словно бы чувствовал себя чем-то им обязанным и остался. Было бы нелюбезно высидеть такое уникальное представление и уйти, не сказав ни слова… я не назвал бы это благодарностью, но признательностью — наверное, да.

— Давно ли вы владеете этой… способностью? — спросил я у миссис Физер, когда мы остались втроем и она поспешила заварить еще чаю.

Мы перешли в дом, примыкавший к лавочке. Там были всего две-три комнаты и занавешенный дверной проем, отделявший жилое помещение от магазинчика. Кухонька, где мы сидели, была чистенькой, но гнетуще унылой. Единственное, что разнообразило обстановку, так это несколько фарфоровых чашек и блюдец, занимавших большую часть одной из стен, — вероятно, лучшая утварь тетушки Натали.

— С самого детства, — весело ответила она. — Гийемет была моей тайной подружкой, чем-то вроде выдуманной старшей сестрички. Но наш первый контакт состоялся, только когда я достигла ее возраста. Тогда-то я и поняла, что мы с ней — одно целое.

— Но вы к этому времени уже знали доктрину альбигойцев?

— Вовсе нет. Я понятия не имела, кто это такие. А если бы и имела, то считала бы их еретиками. У меня бы просто не было выбора. Видите ли, мой отец был викарием. Очень истовым. Принадлежал к Высокой церкви. Поэтому-то мы с Сесилем и эмигрировали. Когда моя семья узнала про Гийемет, они были потрясены. Они и слышать об этом не хотели! Боюсь, они решили, что я спятила.

— Калифорния, — пояснил преподобный, — оказалась гораздо более гостеприимной. Тут есть определенная…

— Есть, не правда ли? — согласилась миссис Физер.

— …атмосфера.

— Именно атмосфера. Конечно, позднее, после моей встречи с Сесилем, который знал обо всем этом гораздо больше, я стала читать, хотя и не очень много. Книги казались такими безжизненными, если уж вы сами знали всю историю. Тому, что я знаю, меня научила Гийемет. Я думаю об этом как о самых своих истинных воспоминаниях, они гораздо надежнее, чем любые книги.

— А тот язык, на котором вы говорили… где вы его выучили?

— Я его никогда не учила. Это язык Гийемет. Я даже обыкновенного французского не знаю.

Я повернулся к преподобному:

— И у вас тоже бывают контакты?

— О да. Но не такие интенсивные, как у Натали. Поток моей жизни восходит ко временам Марка Аврелия. Я был ученым из Александрии, которого как раз в это время обратили в истинную веру. Это случилось еще до того, как римская церковь вошла в силу и стала уничтожать своих врагов. В этом отношении мне повезло больше. Но из-за этого я почти ничего не могу предложить моим немногочисленным прихожанам.

— Ты слишком уж скромничаешь, мой дорогой, — сказала его жена, — Сесиль был одним из учителей великого Оригена.

— Да, но если говорить о давно усопших собратьях, — гнул свое преподобный, — то страсти Гийемет гораздо сильнее демонстрируют, что в мире царит зло. Дети света рождаются для того, чтобы страдать именно так.

Я заметил, что еще кое у кого был контакт.

— Например, у Алтеи…

— О да, поток ее жизни восходит к древней Персии, к дням Заратустры.

Доктор Бикс говорил «старше Иисуса». По крайней мере, в этом две эти катарские конгрегации сходились.

— Ваша церковь такая древняя?

175