Я обернулся, чтобы увидеть другие элементы интерьера, на сразу же обнаружил, что крутить головой здесь нужно как можно незаметнее. Куда бы я ни обращал взгляд, передо мной оказывались улыбающиеся лица, вопросительно и внимательно меня разглядывающие. Несмотря на приветливое выражение, мне эти лица действовали на нервы. У всех на уме явно был один вопрос: «… и что же вам, молодой человек, понадобилось в этом собрании стариков?» Задавая себе тот же вопрос, я тоже им улыбался и отворачивался, зная, что вопрошающие глаза крохотной конгрегации остаются прикованными ко мне. Судя по тому, что мне удалось разглядеть уголком глаза, прорва колонн, сводов и контрфорсов на стенах и потолке внутри были намалеваны той же рукой, что раскрашивала жутких горгулий на башне. Эту церквушку вполне можно было принять за декорации, подготовленные для школьных съемок фильма «Король-бродяга». Освещение (гирлянда рождественских лампочек, протянутая вдоль лепнины — красные, желтые, пурпурные, половина — перегоревшие) каким-то образом было одновременно унылым и зловещим. Хотя в церкви и царил полумрак, я сумел разглядеть главное ее украшение: вдоль стен висели унылые, убогие холсты, написанные маслом, изображающие жертв и их мучителей. Каковы бы ни были доктринальные разногласия, разделившие Сироток бури и Товарищество альбигойцев, вкусы обеих сект склонялись ко всему мрачному и жуткому.
Наконец преподобный Физер сжалился и стал подводить свою исчерпывающую экзегезу к исполненной воодушевления концовке — я уверен, именно так он это и воспринимал. Он распростер руки и произнес:
— И опять, возлюбленные братья и сестры, стоим мы на пороге брачной залы. Сзади ждет нас Аполитрос. Да ниспошлет нам Господь Абраксас благодать Духовного Союза.
Собравшиеся в один голос заключили: «Аминь!» Лекция после моего появления продолжалась примерно час, и теперь было около пяти. Однако служба еще не закончилась. За проповедью последовала молитва. Затем, пробормотав у алтаря короткое благословение, преподобный обернулся назад с серебряным потиром в руке. Все собравшиеся встали и торжественно направились к алтарю, где по очереди становились на колени, чтобы пригубить жидкости из потира. Миссис Физер тем временем подошла к небольшому органу в одном из углов церквушки и стала исполнять попурри из мрачновато-траурных мелодий. Орган приводился в действие педалью, которая своим скрипом перекрывала звуки, что вырывались из страдающих одышкой мехов. Играла она отвратительно, украшая свое исполнение пронзительными стаккато и арпеджио, более неподвластными ее негнущимся, пораженным артритом пальцам. Но в этой приторной какофонии навязчиво повторялся мотив, который представлял собой — я мог поклясться — скорбную версию песенки «Прощай, дрозд».
Когда последний прихожанин испил свое вино, преподобный произнес короткое благословение на смеси латыни и кокни, протер потир и убрал его. Потом, повернувшись к прихожанам, он со значением задержал взгляд на мне и веселым голосом сказал:
— А теперь пойдем в сад на чашку чая?
Он и его жена сразу же обрушили на меня тяжесть своего гостеприимства. У меня к тому времени затекли руки и ноги, и я с удовольствием принял приглашение. Мы удалились в дальний угол дворика, где одна из прихожанок (маленькая, жилистая женщина по имени Алтея) уже подавала на стол обещанное угощение: умело заваренный чай и забавное мелкое печенье. Остальные последовали за нами, намереваясь слушать наш разговор с почтительного расстояния, — они расположились вокруг столика с зонтом, за который уселись мы. Я представился, назвавшись профессором университета, и по реакции Физеров понял, что они считают меня ценной добычей.
— Мы рады видеть в своих рядах университетских, — заявил преподобный, — потому что, как вам известно, мы здесь вошли в глубину вод, в самую глубину. У нас множество вопросов…
— Огромное множество, — вторила мужу миссис Физер.
— …и все они требуют внимания самых проницательных умов. Потому что, вы же прекрасно понимаете, насколько важны эти материи.
— Жизненно важны, — снова эхом отозвалась миссис Физер. Как я понял, у нее вошло в привычку снабжать замечания мужа звуковыми курсивами.
— Ваша область знаний — религия… философия? — спросил он.
— Скорее, исторические исследования.
— Да, конечно же. Достоверная наука, — продолжал преподобный, — Именно это нам и нужно. Потому что, как вы понимаете, истина…
— Вся истина, — пояснила миссис Физер, решительно погрозив пальчиком.
— Да, конечно, вся истина еще не сказана.
— Поскольку сделать это могут только те, кому она известна, — добавила его жена.
— Значит, вы историк? — спросил преподобный, — Возможно, вы знаете профессора Карстада? — Я ответил, что знаю, — Ах вот оно что! Великолепно. Он приезжал к нам некоторое время назад…
— Точнее говоря, несколько лет назад, — поправила его миссис Физер.
— И вы благодаря ему заинтересовались нашей верой?
Я решил, что чем проще, тем лучше.
— Да, благодаря ему.
— Необыкновенный человек. Такой мощный ум. Хотя, должен сказать, что в вопросах теории он слабоват. — Миссис Физер с умным видом покачивала головой, соглашаясь с мужем. — Да, в теории он определенно слабоват. Исторические детали — да, я бы сказал, это его сильное место.
— Страдания, — добавила его жена.
— Да, страсти. Большой знаток страстей.
— А вы? — спросила меня миссис Физер, ее глаза загорелись любопытством, — Вас интересуют страсти?