Киномания - Страница 167

167

Благодаря Фаустусу в университете создавалась бодрящая хемингуэевская атмосфера — та же грубоватая мужская бравада, тот же острый глаз, чуткий к физическому совершенству. Глаз — именно что один. Правый. Другой, левый, остался на Окинаве, где, по слухам, он совершал поистине героические деяния. Повязка, закрывавшая пустую глазницу, заслужила ему среди студентов прозвищем Капитан Кидд. Пиратство касалось не только внешности, но и его колоритной манеры читать лекции, в которых он никогда не упускал возможности посмаковать кровавые подробности. Предупреждение Карстада на первом занятии стало легендой. «Для истории, — грохотал он, — нужен крепкий желудок, по крайней мере для той истории, которой вас будут учить здесь. Имейте это в виду, те молодые леди, у которых завтрак может попроситься наружу. Насилие, тлен, преступления и много грязи — вот что такое средневековая Европа, и не верьте тем моим чистоплюям-коллегам, которые станут утверждать обратное. Темные века? Да, темные, как ад. Вот поэтому-то их и стоит изучать».

Даже в тот период, когда учебные заведения бурлили от антивоенной агитации, заявления Карстада имели вполне предсказуемое действие — он тут же становился самой притягательной личностью в университетском городке. Этому способствовала и репутация пьяницы и распутника, которая (к явному удовлетворению Карстада) оставалась при нем, хотя выход на пенсию был не за горами. Когда Фаустус впадал в актерский раж (например, предлагая продемонстрировать, как нужно правильно орудовать палашом, чтобы рассечь противника от шеи до поясницы), на его представление можно было продавать билеты.

Доктор Бикс говорил мне, что я не смогу найти надежной информации о его церкви. Возможно, так оно и было, только это меня не останавливало — я продолжал поиски. Не успел начаться осенний семестр, как я отправился на поиски Фаустуса, чтобы узнать как можно больше о катарах. Может быть, сказанное Фаустусом, по стандартам доктора Бикса, и было ненадежным, но внимание оно, безусловно, приковывало. Кровь прямо-таки застывала в жилах. А Фаустус от этого только больше распалялся. Перед тем как обратиться к нему, я смог получить общее представление об истории катаров. Помогли мне и книги брата Юстина, хотя они и дали только первый толчок. Я быстро стал копать глубже. Но ничто из найденного мной в сухих научных трудах, написанных на трех языках, не продвинуло меня в понимании вопроса так, как всего несколько часов беседы с Фаустусом.

— Это был первый холокост на Западе, — так он описал судьбу катаров, сразу же откликнувшись на мой вопрос с тем самым смаком, с каким всегда говорил о кровавых ужасах, — Чтобы найти в истории еще что-нибудь хотя бы отдаленно подобное, нужно перешагнуть через все эти века прямо к герру Гитлеру. Если бы Папе Иннокентию (хорошенькое имечко для такого человека!) и его прихлебателям дали волю, то на земле не осталось бы ни одного еретика. Катары в те времена назывались альбигойцами по имени одного из их оплотов — Альби. Впечатляющая осада. Половина жителей вымерла от голода. Остальным устроили кровавую баню. У провансальцев на юге Франции была блестящая цивилизация, изнеженная, но блестящая. Рыцари, трубадуры и все такое — первый прискорбный шаг от здорового состояния дикости. К тому времени, когда святой отец и инквизиторы перестали защищать истинную веру, от этого места остались одни дымящиеся руины. Каркассон, Фуа, Монсегюр. Если вы поедете в те края сегодня, то повсюду увидите шрамы тех времен. Даже в Тулузе — колыбели куртуазности. Опустошение. Но почему вас это интересует, мой мальчик? Насколько я помню, студент-историк из вас был никакой.

Я надеялся, что он не вспомнит. Шел последний год моей учебы, и я, преодолевая нежелание, начал слушать обязательный курс — читал его Фаустус. Лекции, к моему приятному удивлению, оказались занимательными и к тому же были сдобрены остроумием и фирменной сангвинической чувственностью Фаустуса. Но в то время я был слишком поглощен исследованиями кино и уделял его лекциям минимум внимания. Перед угрозой провала на экзамене я стал умолять его дать мне свободную тему. Именно об этом он и вспомнил теперь, вероятно подозревая, что работа, которую я ему представил, была откуда-то списана. Он был прав больше чем на половину. Работа эта принадлежала в основном Клер — что-то о Жанне д'Арк — и имела больше отношения к фильму Дрейера, чем к реальной истории. Но сей труд тем не менее помог мне преодолеть это препятствие. Фаустус, смилостивившись, поставил мне «Си-минус».

— Я пишу статью об одном режиссере, — пояснил я, а потом, не очень заботясь о близости к истине, сделал кой-какие уточнения, которые, как мне казалось, могли возбудить его интерес, — Он собирался снимать кино о крестовом походе против альбигойцев.

— Собирался? Теперь? Я его знаю?

— Его звали Макс Касл.

— Никогда о нем не слышал. Это большой пробел в моих знаниях?

— Да нет. Немец. Снимал в тридцатые годы. Незначительная фигура. Я как бы открываю его заново.

— У него был хороший вкус. Давно уже пора снять большой фильм о крестовом походе. Демилль, Джон Форд… кто-нибудь в этом роде. Много действия, много крови. Сэм Фуллер. Вот настоящий мужской режиссер. «Штыки примкнуть!» — вы видели? — Он издал хрипловатый смешок. — Хотя, возможно, вы и считаете, что это дерьмо.

Нет, не просто дерьмо. Пусто-грустное, мочало-мычальное, тщетно-потужное дерьмо. В точности так выражалась Клер; я был с ней абсолютно согласен, но в этот ответственный момент предпочел промолчать.

167