Киномания - Страница 136

136

Он усмехнулся — на лице выражение отвращения.

— Я понятия не имею, о чем вы говорите. Это что — герр Кастелл сделал такой набросок?

— Нет-нет. У меня такое впечатление, что я где-то видел такую картинку.

— Если видели, то она кощунственна.

Оскорбленная нотка в его голосе носила подчеркнуто окончательный характер. Он повернулся и пошел прочь. Я последовал за ним; рассказывать ему о том, что поведала Ольга Телл о «Сердце тьмы», пожалуй, не стоит, решил я; у меня не было сомнений: Касл использовал ее в роли персонажа, называемого Софией — пусть без покровов, окутывающих нескромные места, но уж меч-то там фигурировал, это точно.

Пять минут быстрой ходьбы, и мы снова в кабинете доктора Бикса. Ему оставалось уладить последний вопрос, перед тем как проститься со мной. Он хотел договориться о копировании и отсылке «Иуды». Он дал мне понять, что именно этого и ждет от меня — как плату за экскурсию по школе. Я был готов прислать ему копию фильма, но по возможности тянул, обговаривал всякие подробности. Я был исполнен решимости перед уходом узнать как можно больше о Сиротках бури, их истории, их учении, а самое главное — об их интересе к искусству кино. Я знал, что мои вопросы будут отметены, но, чувствуя, что до моего ухода остаются считанные минуты, пошел напролом.

Правда, начал я осторожно.

— Я надеюсь, вы понимаете, что меня интересует ваша церковь. Мне говорили, что она вроде бы не католическая…

Доктор Бикс поднял на меня вопросительный взгляд.

— Кто говорил?

— Одна моя знакомая актриса. Ольга Телл. Насколько мне известно, она делает крупные пожертвования в ваш приют в Гааге.

— О да, фройляйн Телл. Мы ей очень благодарны. Она права. Мы не католики.

Поскольку он явно не собирался ничего добавлять к этому, я запустил еще один осторожный пробный шар.

— Тогда протестанты?

Он смерил меня в меру осуждающим взглядом.

— Эти две возможности — не единственные. Наша церковь старше, чем эти более поздние и менее значительные ответвления веры.

Еще одна пауза. Еще один пробный шар.

— Но ведь вы христиане?

Ответ на этот вопрос прозвучал с нескрываемым раздражением:

— Несомненно.

— Прошу прощения, — быстро извинился я, — Просто я так мало знаю о религии.

Его твердый, устрашающий взгляд неподвижно остановился на мне.

— Это вполне очевидно, профессор. Поэтому-то я неохотно и говорю с вами о нашей вере. Современный разум потерял восприимчивость к религиозному слову. Вот почему эти материи часто понимаются неправильно. Видите ли, теология — тонкая наука. Чтобы понять в полной мере ее нюансы и оттенки, требуется подготовленный ум. Например, если бы я сказал вам, что наша церковь старше христианского откровения, то интересно, как бы вы это поняли? Может ли христианская церковь быть старше Христа, а состояние благодати — предшествовать тайне Голгофы? Возможно, именно это и гарантирует чистоту доктрины — то, что мы, то есть наши предшественники, были удостоены милости первыми услышать благую весть, когда она пришла. Мы были чутким ухом, глазом, способным видеть. Как вы понимаете, здесь кроется парадокс. Мы — истинные христиане, потому что мы старше христиан. Можем ли мы предполагать, что нас поймут?

— Ясно… Мне кажется, я…

Он понимал, что его ответ выше моего разумения, но продолжал, не дожидаясь моей реакции.

— Есть и еще одна причина моей сдержанности. Вы пришли к нам, поскольку вас интересует Макс Кастелл. Уверяю вас, мы были бы готовы предоставить вам любую информацию о его ранних годах, если бы таковые материалы сохранились. Но, как я вам сказал, их нет. Далее, было бы в высшей степени неверно полагать, что творения позднего Кастелла связаны с нашим религиозным учением, хотя, как я вижу, именно к этому предположению вы склоняетесь. Поверьте мне, герр Кастелл очень быстро отошел от нашей веры, в особенности после отъезда в Голливуд. Там он стал частью совсем другой культурной среды — более мирской. Вероятно, это было неизбежно. Мы продолжаем уважать Кастелла за его мастерство кинематографиста. Вот почему я высоко ценю ваше предложение прислать копию «Иуды Йедермана». Но меньше всего мне бы хотелось, чтобы содержание фильмов Кастелла как-то соотносилось с нашим учением. Это было бы в высшей мере прискорбно.

— Так ваши доктрины… они тайные? То есть вы бы предпочли, чтобы я не задавал свои вопросы?..

— Тайные? — Он помедлил, взвешивая это слово, — Я бы, пожалуй, сказал… укрытые. Да, укрытые, как София на благословенной фреске. Как укрывают драгоценные рукописи, чтобы защитить их от губительного воздействия солнца. Мы не пропагандируем свою веру, чтобы вербовать новичков, профессор. Нам даже научных исследований не требуется. Есть материи, которые могут быть искажены не только откровенной предвзятостью, но и объективностью, продиктованной лучшими побуждениями.

Я почувствовал, что отчаянно краснею под его пристальным взглядом.

— Уверяю вас, доктор, я бы отнесся к вашему учению с полным уважением.

Он опять продолжил так, будто я не сказал ни слова.

— К счастью, наш век отличается материализмом, а следовательно — и широтой взглядов. Поэтому нет необходимости держать свои верования в «тайне». Напротив, таинственность лишь привлечет больше любопытных глаз. В этот демократический век все должно быть абсолютно открыто, верно? Хотя при этом публика едва ли понимает даже малую долю того, во что, по ее мнению, она имеет право совать нос. Если я вам скажу, что мы — катари, то поймете ли вы, что когда-то для нас означала тайна и почему даже сейчас мы предпочитаем оставаться в укрытии.

136