Киномания - Страница 108

108

Несмотря на краткость фрагмента, становилось ясно, почему «Симон волхв» был объявлен непристойным и запрещен. Даже по сравнительно мягким цензурным стандартам середины двадцатых виденные нами сцены были вызывающе скандальными. И, как заметил Сен-Сир, когда финальный эпизод был восстановлен, сексуальность фильма приобрела крайне отталкивающий характер. «Тошнотворный» — такое слово употребил Сен-Сир. У меня в памяти вспыхнуло еще одно: нечистый.

В комнате, словно в храме, воцарилась тишина, когда Сен-Сир начал свой анализ фильма. Его наблюдения, подаваемые напористо и остроумно, заполнили оставшиеся четыре часа этого вечера — интеллектуальное остроумие, кажется не ставшее неожиданностью для его последователей. Начал он с нескольких сделанных как бы вскользь замечаний о следах сложнейших приемов, видных даже в этих разрозненных фрагментах: высокая подвижность камеры, плавные монтажные переходы, интенсивное применение латенсификации.

— На самом поверхностном уровне в работе Касла видно мастерство, намного превышающее все достижения других режиссеров этого раннего периода, не исключая и Гриффита, Мурнау, Ланга. Кроме этого, не забывайте, что мы имеем дело с фильмами дарования, которому едва перевалило за двадцать. — Казалось, однако, что говорить обо всем этом не имеет смысла.

Сен-Сир не проявлял особого интереса к подспудным эффектам фильма. Он остановился на них только ради меня. Делал он это насмешливо-извиняющимся тоном, словно попусту тратил время собравшихся.

— Эти маленькие трюки, кажется, представляют интерес для нашего американского гостя, — пояснил он.

Сен-Сир небрежно отмотал назад пленку — последние несколько минут финальной сцены: тело Елены вращается, вращается. Он замедлил прокрутку и увеличил яркость, а потом на линзу проектора надел какую-то насадку. Он сказал, что это его собственное изобретение — усиливающий фильтр для изображения низкой насыщенности. Сердце у меня екнуло. Боже мой! Это же был саллиранд. Или его аналог. С той разницей, что Сен-Сир не подносил его к глазу, а закреплял на проекторе. Но этот прибор выполнял ту же функцию, что и устройство Зипа Липски. Когда фильтр был установлен, тело Елены мгновенно дематериализовалось, потерялось в волнообразном рисунке тонких линий. Приобрело очертания второе наложенное изображение. Я ничего не мог разобрать, но испытал отвращение — такое же чувство испытываешь, когда в нос тебе ударяет дурной запах.

— А теперь смотрите внимательнее, — распорядился Сен-Сир, — Наклоните головы вот так — влево. — Я наклонил. Линии и тени стали принимать какие-то неясные очертания. Я смог разобрать лицо, почти перевернутое. Оно было похоже на маску — какое-то ненастоящее и в то же время до странности пугающее. Лицо экзотического тотема, может быть африканского или индейского. Суровое и мрачное божество. Лицо двигалось с угрюмым воодушевлением, заполняло экран; наконец оно заняло такое положение, при котором пышные груди Елены стали его глазами, а треугольник ее лобка — его ртом. По мере того как она вращалась, с ней поворачивалось и лицо, перевернувшееся в конце концов на сто восемьдесят градусов. Соски Елены вращались в глубоких глазницах этого лица, отчего оно таращилось с каким-то безумным выражением и становилось еще более угрожающим, — Смотрите внимательно, — еще раз сказал нам Сен-Сир. С краев экрана началось какое-то неотчетливое движение, сходящееся на лоне Елены. Сен-Сир остановил проектор и увеличил картинку. И тогда я увидел призрачное скопление крохотных рисунков, мужских фигурок, ковыляющих к лобковому треугольнику в центре экрана. Сен-Сир включил покадровую лентопротяжку; рот угрюмого лица, расположившийся за затененным лобковым треугольником Елены, механически открывался и закрывался, открывался и закрывался. Крохотные фигурки, приплясывая и подпрыгивая, пропадали в ее вагинальном отверстии. Появились зубы. С губ стала сочиться струйка крови, а потом начала закручиваться спиралью по экрану. В последние несколько секунд глянец на теле Елены обернулся водянистой пленкой, а наложенные сверху рот и вагина стали превращаться в сердцевину черного смерча, засосавшего в себя тускнеющий свет. С помощью сен-сировского фильтра я смог различить множество разнообразных форм (человеческих тел), сыплющихся в ускоряющийся водоворот, — беспомощные, они падали, исчерпывались, исчезали. Когда наконец всякое изображение пропало, я почувствовал, что меня охватила тоска, нет, отчаяние, почти не оставившее мне слов. Глубоко внутри меня что-то продолжало падать, забирая с собой весь мой свет, все мои жизненные силы. Неужели и другие чувствовали то же самое? Я почувствовал, как мрак вокруг меня сгущается, и попытался стряхнуть с себя это наваждение.

— Как же это сделано? — спросил я.

— Серый свет, — ответил Сен-Сир так, словно я должен был знать этот термин. Потом он снизошел до объяснения. — Лицо — это, конечно, анимация, и довольно грубая. Мельес сделал бы не хуже. Оно проецируется с низкой яркостью на полотно — мы это называем серым светом, он практически за порогом чувственного восприятия. Камера снимает через полотно, и лицо таким образом накладывается на сцену.

— Но почему оно не проявляется четче?

— В этом-то все и дело. Тут нужен точный расчет; яркость этого изображения должна быть подобрана с учетом яркости студийного освещения — оно должно быть достаточно нечетким, чтобы размываться в свете софитов. Мы еще не произвели расчета этого соотношения. Кстати, пленка здесь может использоваться только ортохроматическая. Нужен резкий контраст белого и черного, чтобы взгляд отвлекался от серого.

108