Киномания - Страница 106

106

Ближе к полуночи она спросила, не хочу ли я проводить ее до дома и посмотреть там собрание старых киноплакатов. Все лучше и лучше. Два часа спустя мы были в ее кровати и в посткоитальной истоме сплетничали о Геди Ламарр, Эрроле Флинне и Кларке Гейбле. Верно ли что Геди была лесбиянкой, в самом ли деле Флинн был нацистом и неужели у Кларка и правда вставная челюсть? В процессе этой уютной легкой болтовни она обронила слова «невральная диалектика».

— А что это вообще-то значит? — сразу же спросил я, хотя и сделал вид, будто задаю этот вопрос походя.

— Ну, знаешь, это… как бы это сказать? Мигание, флик.

— Флик?

— Ну, как свет мигает. Загорится — погаснет, загорится — погаснет. У вас это называется флик. Les flicks. Ну, как в кино.

Ничего не ясно. Ее невнятный английский не способствовал пониманию. Я снова перешел на французский.

— Ну, а про зоетроп ты понимаешь?

— Ты имеешь в виду журнал Виктора?

— Нет-нет. Зоетроп, — Она покрутила пальцами, — Такая игрушка, которая делает картинки. Диксон, Рейно, Лепренс, Лефевр…

Да, я вспомнил эти имена. Или большинство из них. Эти люди были первопроходцами кинематографа, экспериментаторами на ниве живых картинок. Рейно был одним из изобретателей зоетропа, Диксон работал с Эдисоном, Лепренс — один из таинственных пионеров кино, о нем как-то говорил мне Шарки. Но что дальше?

— Ты ведь понимаешь, — продолжала она, — что все это инерция зрения. Без этого не было бы никакого кино.

Она, конечно же, была права. Именно инерция зрения по позволяет осуществлять тот оптический обман, который лежит в основе кино. Любой учебник по киноведению непременно рассказывает про эту особенность человеческого глаза, благодаря которой творцы кино могут привести в движение фотографии и таким образом вдохнуть в них жизнь. Справедливо утверждение, что без этого кино было бы невозможно. Но это все равно что сказать, мол, без звуковых волн невозможна музыка, а без цветовых пигментов — живопись. Какой смысл сводить искусство к элементарному чувственному восприятию? Откуда такой интерес к примитивным старым игрушкам вроде зоетропа, который рядом с современным проектором все равно что телега рядом с ракетой. Эти связи ускользали от меня.

— Когда Виктор говорит о невральной диалектике, он это и имеет в виду? — спросил я.

— Конечно. Свет против тени, конфликт исторических сил. Это и есть основа нейросемиологии.

Мы еще немного углубились в эту тему, но воды с каждым шагом становились все мутнее. В определенный момент на нашем пути я начал осознавать, что Жанет далеко не безупречно владеет предметом беседы. У нее была эта замечательная французская способность говорить категорическим тоном — так, словно речь шла об азбучных истинах. Но я чувствовал, что она повторяет заученные фразы, взятые из лекций или трудов Сен-Сира. Больше того, у нее было весьма смутное представление о том, как фильмы Касла соотносятся с теориями Сен-Сира. Тут все мои докучливые вопросы безответно повисали в воздухе, но наконец мы забросили кинематографическую метафизику и оставшуюся часть ночи провели в занятиях куда как менее изнурительных для ума.

Как бы то ни было, но все же те новые отрывочные идеи, что я почерпнул той ночью, проведенной с Жанет, имели определенную привлекательность. Я и раньше слышал о чем-то таком — или похожем. В памяти всплыли часы, проведенные с Шарки в проекционной «Классик». Те бурные, беспорядочные разговоры я тоже вел с человеком, который убеждал меня, что работа проектора, частота слияния и нейромеханика глаза могут быть гораздо важнее, чем содержание фильма. Тем человеком, конечно же, был сумасшедший Шарки, который вряд ли мог свести все это к логическому единству. То, что он мне говорил, давно стерлось из моей памяти.

Но из тумана забвения поднялось иное воспоминание: маленький Зип Липски пытается объяснить мне систему кинотрюков, которую сам до конца не понимал; однако он больше, чем кто-либо другой, связанный с Максом Каслом, испытал на себе всю силу ее воздействия. Все о проскользе, светораздвоении и… конечно же, о фликере. Что-то о фликере. «Фликер — это основа основ, — говорил он, — Это как дыхание».

Поздравляю, Зип! Может быть, Сен-Сир и опередил меня, но ты все знал об этом задолго до нас обоих.

Благодаря убедительному обаянию Жанет в следующие дни я приблизился к интеллектуальным святыням Сен-Сира. Этот гигант мысли периодически устраивал вечера для избранных учеников и коллег. Жанет, которая имела на своего ментора несомненное (и явно сексуальное) влияние, настояла, чтобы один из вечеров посвятили Каслу, а мне разрешили присутствовать на нем. Может быть, ей удалось выставить меня в глазах Сен-Сира достойным слушателем его пророчеств, а может быть, Сен-Сир просто хотел продемонстрировать немного интеллектуальной пиротехники заезжему дикарю. Он дал мне понять, что, по всей вероятности, при условии соответствующего вознаграждения не будет возражать против приглашения в какой-нибудь американский университет — может быть, и в Лос-Анджелесский — и готов потратить несколько месяцев своего драгоценного времени, рассыпая перед аудиторией свои перлы. Вероятно, он полагал, что у меня есть какое-то влияние в подобных делах. Я не стал его разубеждать и, возможно, именно поэтому был допущен к нему.

Квартира Сен-Сира располагалась в тупичке на левом берегу; улочка эта имела довольно странное название Ла-Рю дю Ша-Ки-Пеш, «улица кота-рыболова». Со стороны главного фасада дом представлял собой сооружение из грубого камня, рискованно нависшее над полным людей мощеным двориком. Внутри здание было выпотрошено и модернизировано — все вылизано, напичкано современной техникой. Просторная квартира Сен-Сира на верхнем этаже была набита всевозможным кинооборудованием для частных просмотров, включая и два старых, но работавших тридцатипятимиллиметровых проектора. В тот вечер в квартире Сен-Сира собрались с десяток его студентов и коллег; мне дали понять, что это заправилы движения нейросемиологов. В комнате не было ни одного человека, кто бы не обладал чудовищным объемом знаний о творчестве Макса Касла. Он стал стержнем их теории, точно так же как Росселини когда-то являл собой обожаемый и главнейший образец неореализма.

106