Киномания - Страница 104

104

Готовясь к этой встрече, я разузнал, что Сен-Сир возглавляет мятежную интеллектуальную группировку во французском киносообществе — новейшее скандальное направление. Такие течения во Франции возникали и исчезали с завидной регулярностью — все более дерзкие, а нередко и более невразумительные. Хотя я за этот краткий срок и успел прочесть немало о новом направлении, мои представления о том, что же являет собой нейросемиология, были довольно жалкими; все, что я вынес, — это профессиональный жаргон в окружении цифр. Сен-Сир подвел под свои работы необычную исследовательскую базу. Он получил медицинское образование, специализировался в нейрологии, о чем и свидетельствовали его научный язык, а также склонность к компьютерным расчетам. Прочтите три абзаца любого нейросемиологического труда, и вы окажетесь в сферах, к кино никакого отношения не имеющих. Ни тебе разбора игры, ни разговора о сценарии. Но зато можно многое узнать о лягушках. Или голубях. Или обезьянах. О том, как у них устроено зрение. Изредка упоминаются и существа человеческие.

По глубокомысленному стилю творений Сен-Сира я предполагал, что он гораздо старше или, по крайней мере, выглядит гораздо старше. Оказалось, что на вид ему не больше тридцати пяти. В остальном он был интеллектуальной культовой фигурой до мозга костей: надменность, непререкаемость, нескрываемая презрительность. Даже невысокий росточек придавал его фигуре что-то наполеоновское. Он, конечно же, был при бороде, в помятой одежде и в сопровождении свиты поклонников из четырех студентов — трех юношей и одной удивительно хорошенькой девушки.

Пригласив его за свой столик, я преподнес ему экземпляр моей музейной брошюры, напоминая о верительных грамотах. Да, он получил мою книгу. Словно стряхивая крошки со столика, он пододвинул мой дар одному из своих студентов, презрительно шмыгнув при этом носом.

— Эта фильмография может пригодиться, — прокомментировал он.

Видимо, имелось в виду, что остальную часть моей работы можно предать забвению. Но я пришел, исполненный решимости вести себя почтительно. Я улыбнулся и поблагодарил его за этот пинок.

Потом мы поговорили о Клер, к которой он проявил неподдельный интерес.

— Она теперь пишет для капиталистической прессы? — спросил он.

— Для «Нью-Йорк таймс».

— Ей явно неплохо платят. А как насчет пролетарского театра в Калифорнии — она с этим покончила?

— Пролетарского театра?

— Она там показывала фильмы.

— Вы имеете в виду «Классик»? Нет, он по-прежнему работает. Им руководит ее приятель Дон Шарки. Только он не очень-то пролетарский.

— В Америке, — обратился он к своим студентам, — дела так и обстоят. Культура — это супермаркет. Интеллектуалы как товар выставляются для продажи на полки, если только у них правильный запах. Шоколад, ваниль, тутти-фрутти. Но вкус у них у всех одинаковый.

— Ну, я думаю, к Клер это не имеет отношения, — возразил я, хотя и слабо.

Сен-Сир обратил на меня усталый взгляд, давая понять, что считает бессмысленным обсуждение таких вопросов с подобными мне. Но он сделал мне крупную уступку.

— У Клариссы, безусловно, гибкий ум с учетом ее женской ограниченности. К несчастью для нее, эпоха эстетов в киноведении подошла к концу. Критики, историки, ученые — им больше нечего сказать.

У меня не было никакого желания оспаривать эти непререкаемые словоизлияния, а потому я быстро перешел к делу.

— Вы познакомились с большим числом касловских фильмов? В вашей работе упоминаются только два.

— Только два я и видел.

— Только два?

— В большинстве случаев этого достаточно. Мой метод не требует исчерпывающего просмотра. Напротив, чем меньше фильмов, тем лучше. Главное — качество, а не количество. Реально то, что скрыто. По единственному кадру можно реконструировать всю работу режиссера. Но Касл — исключение. В данном случае мне пришлось провести более обширные исследования. Два фильма.

— Насколько я понимаю, нейросемиология — это что-то вроде теории авторского кинематографа? — Я говорил наугад, пытаясь поддержать разговор, чтобы потом можно было направить его в нужное мне русло.

Сен-Сир презрительно ухмыльнулся во все лицо.

— Ничуть! Все как раз наоборот. Мы исходим из убеждения, что любое человеческое вмешательство в кино несущественно. Этот медиум автономен.

— Понимаю.

Я ничего не понимал, но мне нужно было продолжать разговор. Это оказалось непросто, поскольку Сен-Сир удостаивал меня лишь малой доли своего внимания, стряхивая в мою сторону со стола крошки ответов и не переставая держать речь перед тремя своими студентами-мужчинами, которые на меня вообще не обращали внимания. Они обменивались какими-то бумажками, похожими на компьютерные распечатки, а то, что они при этом говорили, для меня было тайной за семью печатями. В какой-то момент Сен-Сир продемонстрировал мне одну из этих таинственных бумажек и сказал, не рассчитывая, впрочем, на мое понимание:

— Это будущее теории кино.

Я благодарно улыбнулся. Он улыбнулся в ответ, а потом опять занялся своими студентами. Тут я заметил, что девушка тоже не допускается к их разговору. Казалось, ее это мало волнует. Пока другие болтали, она сидела, устремляя безучастный взгляд то в свою чашку кофе, то на дым своей сигареты, то на проезжающие машины. Наконец взгляд ее устремился на меня, и последовал вопрос:

— Так вы из Лос-Анджелесского университета?

— Да, из Лос-Анджелесского. Я занимаюсь исследованием творчества Макса Касла. — Я пододвинул к ней мою брошюрку.

104